Теодор Шанин — профессор, основатель Московской высшей школы социальных и экономических наук, публично называемой по его имени «Шанинкой». Теодор Шанин внес значительный вклад в историческую социологию, крестьяноведение, а также в развитие новых форм академического образования в России.

Книга посвящена изучению России конца XIX – начала XX века как развивающейся стране, для которой крестьянство было важнейшим фактором социальной трансформации. Автор представляет собственную модель многомерной и разнонаправленной циклической мобильности российского крестьянства, валидность которой подтверждается разнообразными эмпирическими данными земских статистических и бюджетных обследований. Книга изначально была написана на английском языке в 1972 году и в дальнейшем была переведена на русский, при этом текст читается легко и интересно.

Приведем несколько цитат из книги:

Ощущение гигантизма было вполне реальным. Некогда скромное Московское княжество постепенно разрослось до огромной империи, занимавшей 26,5 миллиона квадратных километров — одну шестую всей территории суши на планете. В конце ХIХ века Россия по площади была в три раза больше США, в сто с лишним раз больше Англии. Согласно данным первой официальной переписи населения, проведенной в 1897 году, в стране на тот момент проживало 128 миллионов человек. Среди них были представители почти 200 национальностей, говоривших на 146 языках и принадлежавших к десяткам религиозных групп. При этом русские составляли большинство население страны. Семнадцать миллионов человек (13% всего населения) проживали в 865 городах Российской империи.

Крестьянское домовладение — это ядро крестьянского общества. Для крестьянского домохозяйства характерно, что вся жизнь семьи почти полностью слита с ее трудовой деятельностью: семья образует рабочую бригаду; ее труд направлен прежде всего на удовлетворение потребностей самой семьи и на выплату той дани, которая налагается на крестьян политическими и экономическими властями.
В большинстве случаев крестьянское хозяйство включало в себя близких родственников двух или трех поколений. Тем не менее основой членства были не столько кровные связи, сколько полное вовлечение в жизнедеятельность семьи. Каждый, кто вливался в семью в результате женитьбы или усыновления, рассматривался как ее полноправный член. С другой стороны, если сын женился и начал вести свое собственное хозяйство, он больше не рассматривался как принадлежащий семье.
Крестьянское домовладение представляло собой тесно сплоченную ячейку социальной организации с четкой внутренней системой разделения труда, власти и престижа. Главой семьи, как правило, является отец семейства или самый старший представитель рода. По старинному крестьянскому обычаю, он обладал непререкаемым авторитетом, но при этом неизменно заботился о всей семье и всячески защищал ее интересы. Семья была основной единицей производства, потребления и правообладания. Она выполняла функции социализации, общения, моральной поддержки и взаимной материальной помощи. Чувство собственного достоинства крестьянина и его престиж в глазах окружающих, его представление о себе и о своих обязанностях прямо зависели от престижа его семьи и от того места, которое он в ней занимал.

Для крестьянских сообществ характерны также определенные культурные модели, которые являются результатом и причиной особых форм жизни. Эти культурные модели определяют стиль жизни, накладывая свой отпечаток на базовые установки крестьян, на их восприятие мира, на ценности и способы интерпретации социальной реальности. Глубокий традиционализм (оправдание действий в терминах прошлого), конформизм (оправдание действий в терминах, принятых в данном сообществе), эгалитаризм, очень избирательные и весьма размытые межличностные отношения, высокая значимость обладания землей, ценности патриархальной семьи — все эти установки прослеживаются в базовых жизненных принципах, которым следуют крестьяне во всем мире, в том, как они интерпретируют свое нынешнее бытие и каким они видят желаемое будущее.
Отмечаемая многими авторами «нерациональность» экономической деятельности крестьян, которая проявляется в том, что деньги не являются для них высшей целью, на самом деле тесно связана с характером крестьянского быта. Развитое чувство коллективизма, явно выраженное единомыслие, царящее в крестьянской среде, стремление оправдать любое действие, одобряемое большинством («по воле мира») — эти качества в российских условиях проявлялись особенно ярко в связи с глубокими традициями жизни общины. Для русского крестьянина земля была прежде всего кормилицей, и поэтому он не мог ее рассматривать как обычную собственность.
Принципы справедливости, которые в глазах селянина призван был воплощать общинный суд, отличались субъективизмом и эгалитаризмом. За ними стояла забота о внутренней сплоченности общины и стремление каждой семье иметь хотя бы минимум благополучия и желание поддержать добрые отношения с соседями. Для русского крестьянина все это было намного важнее, чем беспристрастность при разборе дел. В его глазах представление о будущем справедливом обществе принимало форму «вселенского мира» — огромной крестьянской общины, которая объединит всех жителей страны или даже Земли. Но развитие капитализма в России порождало все более очевидный конфликт между традиционным укладом жизни в деревне и возникающими в городах новыми формами социальной организации и новым общественным сознанием.

Известно, что бедные имеют в среднем больше детей, чем богатые. На языке социологии эта закономерность формулируется как «обратное отношение между размером семьи и ее социально-экономическим статусом». Но в случае российского крестьянства эта универсальная закономерность не работает. Здесь обнаруживается обратное отношение.
Отчетливая позитивная корреляция между размером крестьянской семьи (число членов) и ее материальным положением (измеренным с помощью разных индикаторов) выявлялась всеми российскими переписями. Следует отметить, что сами по себе эти показатели значительно варьировались от региона к региону.

Первый общий вывод из рассмотрения результатов динамических исследований гласит, что крестьянская мобильность имела разнонаправленный характер: одни крестьянские домохозяйства повышали свой социально-экономический статус, а другие — понижали. Эти противоположные движения взаимно гасятся, если брать мобильность общества в целом. Чистый эффект крестьянской мобильности — это лишь верхушка айсберга, результат сложения и усреднения большого числа разнонаправленных движений.
Второй вывод, к которому приводят динамические исследования, указывает на существование сильных центростремительных тенденций внутри этого процесса, то есть на улучшение в длительной перспективе материального положения бедных крестьянских семей и ухудшение положения более зажиточных. Как видно из таблицы, чем выше социально-экономическое положение крестьянской семьи в данный момент, тем выше в целом вероятность того, что в будущем оно станет ухудшаться. И наоборот, чем хуже текущее положение, тем больше шансов, что в дальнейшем оно улучшится. Но само собой разумеется, что если в обществе, которое отличается устойчивой системой внутренней социально-экономической дифференциации, действуют какие-то достаточно мощные центростремительные силы, то должны существовать и центробежные силы, способные удержать всю систему в равновесии. Типичная траектория тут была следующая: на протяжении некоторого периода времени семья улучшала свое положение внутри деревенского сообщества, но затем, достигнув пика, начинала обратное движение — вниз. Позднее, оказавшись в самой низшей точке траектории, она, как правило, снова начинала свой социально-экономический подъем. Такой повторяющийся процесс мы называем «циклической мобильностью».
Прежде всего стоит указать на тот факт, что практика распределения земли у российских крестьян являлась своего рода механизмом имущественного уравнения. Надежных данных о масштабах переделов земли в крестьянских общинах России у нас нет, и поэтому здесь приходится полагаться в основном на интуицию исследователя. К тому же сама эта практика сильно разливалась от региона к региону и даже от отдельной общины к другой. Нет никакого сомнения в том, что в ряде случаев, в результате перераспределения земли внутри общины, возникали сильные центростремительные тенденции мобильности крестьянских домохозяйств. Часто именно этот фактор играл тут основную роль. Но, по всей видимости, только им вряд ли можно объяснить наличие явных центростремительных (уравнительных) тенденций, о которых свидетельствуют данные динамических исследований.

Каждое крестьянское хозяйство функционировало в конкретных условиях истории семьи и ее наличной структуры. В условиях, когда внешние экономические факторы были для всех примерно одинаковые, какие-то случайные обстоятельства могли роковым образом отразиться на судьбе всей семьи. Успешный контракт, удачное слияние, работящий сын — этого часто бывало достаточно для того, чтобы социально-экономическое положение домохозяйства радикальным образом улучшилось. А болезнь или смерть трудоспособного мужчины, пожар, утрата лошади, необходимость собрать приданное дочери, конфликт в семье, приводящий к разделу хозяйства, — все это могло быть равносильно крушению любых надежд на улучшение материального положения. Сами крестьяне прекрасно понимали, что их жизнь зависит от множества внешних факторов. Один из них так описывает свою ситуацию: «Сегодня я середняк, а завтра — бедняк. Если лошадь помрет, мне придется идти в батраки». Кризисы и неожиданные удачи были неотъемлемой частью жизни крестьян. Это обстоятельство делает более понятным тот факт, что среди крестьянства мы наблюдаем столь высокую социально-экономическую мобильность.